Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести - Дмитрий Снегин

— Атиф Амирович, — сказал Береговой, — просмотрите документацию и побывайте на огневых позициях, а мы с комиссаром — на наблюдательные.

Осмотрев наблюдательные, они возвратились в штаб полка на доклад.

— Народ в нашем дивизионе замечательный, с первых дней войны в бою. Уральцы в основном, — неторопливо рассказывал в пути комиссар Сергей Усанов. Он ехал на небольшом коренастом коне, обросшем длинной густой шерстью, сидел неумело, не зная, куда девать поводья. Просторные кирзовые сапоги были подобраны явно не по размеру, огромная шапка-ушанка поминутно сползала ему на брови. Лицо комиссара молодо, открыто. Голубые глаза смотрели ясно и умно, и говорил он просто и проникновенно, со знанием своих людей, говорил именно то, что нужно было слышать новому командиру дивизиона. Береговому вдруг показалось, будто он давно знал этого хорошего человека, и у него сразу возникла к Усанову глубокая привязанность и уважение.

— Командиры батарей — хорошие стрелки? — спросил он после продолжительной паузы, последовавшей за окончанием рассказа комиссара.

— Как вам сказать?.. Грамотные, но азартные...

— Что ж тут плохого?

— Особенного ничего. Но вот Ковалевский, например, уж больно увлекается «распашкой площадей». В бою на его батарею на успеваешь подвозить снаряды. А это, как вы знаете, не всегда полезно и хорошо.

— Значит, по отдельным целям стрельба не в его характере?

— Вот именно. А командир очень способный.

Усанов искоса оглядел Берегового и попытался принять более «кавалерийскую» позу.

— А что произошло с вашим дивизионом?

— В одном из боев немецкая танковая колонна разрезала нас. Командир дивизиона Чапаев, сын легендарного комдива, с группой управленцев отошел куда-то на юг, и я не знаю о дальнейшей его судьбе, а я вот с основной группой попал в полосу вашей дивизии. Подрались с немцами основательно, но пробились.

— Только теперь уж не вашей, а нашей дивизии, дорогой комиссар, — с упреком поправил его Береговой.

Усанов виновато улыбнулся:

— Замечание совершенно справедливое... Ты знаешь, — тут же добавил комиссар, как-то естественно переходя на «ты» и, должно быть, высказывая свою давнишнюю думу, — на фронте мне очень редко приходилось встречать плохих людей. Здесь все словно отбросили дурные стороны своего характера.

— Дружба — это то, что воспитано в нас хорошего. Оно — это хорошее — цементирует и дисциплинирует.

Последнее слово Береговой произнес без задней мысли, но Усанов повернулся к нему и горячо сказал:

— Здесь ты правильно заметил. Дивизион наш именовался отдельным, был армейского подчинения и, честно говоря, дисциплинка у нас за последнее время расшаталась. После Чапаева у нас часто менялись командиры дивизиона. Твой предшественник — неплохой командир, но штабного склада, не сумел взять в руки людей. Тут тебе придется основательно поработать.

— Поживем — увидим, — уклончиво отозвался Береговой.

Они вошли в полуразрушенный дневной бомбежкой домик, где разместился штаб полка. Курганова не оказалось. Лисовский велел Береговому обождать командира полка и, позвав Усанова, прошел с ним во вторую комнату. Пока они беседовали, Береговой жадно курил и отогревал затекшие ноги, прислонив промокшие валенки к жарко натопленной русской печке.

Когда появился Курганов, Береговой не заметил. Он подошел к печке и тоже прислонил красные с мороза руки к нагретому кирпичу.

— Ну как, приняли дивизион? — спросил он.

— Принял, товарищ подполковник.

— Хорошо... хорошо. Что у вас ко мне?

— Просьба, товарищ подполковник.

— Какая?

— Переведите ко мне в дивизион старшим на одну из батарей Макатаева.

— Еще что?

— И связиста Нуркенова.

— А Семирека оставляете мне?

— По уставу командирский конь всегда остается при своем командире, — твердо парировал намек Курганова Береговой.

Подполковник подошел к нему вплотную:

— Просьбу вашу удовлетворяю. Карту! — обратился он к своему начальнику штаба и, сгорбившись у стола, продиктовал Береговому боевое распоряжение.

Выйдя на морозный воздух, Береговой ощутил прилив горького одиночества и тоски. Ему так хотелось заехать в родной второй дивизион к товарищам, которых он знал и любил, но нельзя... нельзя. Впереди столько работы, а времени почти нет.

И в который раз, вскочив в седло верного Семирека, Береговой ехал рысью по снежной лесной тропе, окруженный холодом и ночью, чтобы где-то в сарае, в сторожке ли, просто ли под густым шатром сомкнутых сосен собрать командиров батарей, передать им приказ Курганова и потом встать рядом с ними в новом яростном бою, который вот-вот грянет опять.

Пока передвигали орудия на новые позиции, а разведчики и связисты устраивались в передовых окопах стрелков и организовывали наблюдательные пункты, Береговой заехал в штаб дивизиона, который перебрался уже в деревню Соколово, расположенную среди густого леса, прямо на большаке.

Усанов встретил его приветливой улыбкой.

— Вот хорошо, что заехал. Тут наш повар блинов наготовил.

— Признаться, блины люблю прямо со сковороды, — в тон комиссару отозвался Береговой.

— Мы это дело единым духом организуем, — выпрямился над печкой лоснящийся маслом и потом боец в самодельном переднике поверх гимнастерки.

И точно, не прошло и двух минут, как на стол, накрытый полотенцем, упал ноздреватый, румяный блин. Но не успел Береговой прикоснуться к блину, как за стеной дома, совсем рядом, раздался оглушительный взрыв, и повар на его глазах провалился, если не сквозь землю, то сквозь дощатый пол. Второй взрыв раздался где-то в стороне, и тотчас же у печки, ловко поддевая сковороду, снова засуетился невесть откуда появившийся повар, назидательно ворча:

— Страх тут ни при чем, а беречь себя от дурного несчастья каждый боец обязан...

— Ты, Егор, поменьше философствуй, а побольше блинов подавай. Командир дивизиона торопится, — улыбнулся Усанов.

— За нами остановки нет.

И новый румяный кружок легко упал на полотенце.

Взрывы больше не повторялись. Должно быть, случайный немецкий самолет налетел на село и сбросил бомбы. Наступила теплая тишина, и так вкусно пахли блины, что на минуту забылась война.

— Я с тобой, — проговорил Усанов, вытирая кончиком полотенца полные, влажные от масла губы.

— Нет, комиссар, ты останешься на огневых.

Так поступить Берегового заставил не совсем приятный для него боевой порядок дивизиона. Дело в том, что Курганов приказал занять огневые позиции на опушке леса, как раз против Соколово, а наблюдательные пункты — через шоссе, в стороне от основных позиций, чтобы защищать левый фланг от внезапного удара по Соколово. Береговой отлично знал: на шоссе немцы непременно бросят свои танковые колонны, и он рисковал оказаться отрезанным от огневиков. Оставить орудия без старшего командира невозможно. При необходимости Усанов должен будет вывести батареи из-под неожиданного удара.

— Может так случиться? — спросил он комиссара.

— Вполне.

— Ну вот и договорились.

До наблюдательного пункта Берегового провожал начальник связи, рыженький, небольшого роста лейтенант, который, как успел заметить Береговой, был панически настроен.

— Уж кому-кому, а мне это шоссе вот где пролегло, — брюзжал он, проводя ребром ладони по шее, — связь рвать будут и свои, и чужие, хоть до центра земли закопай провод.

Он часто спотыкался, тяжело пыхтел и ворчал безостановочно.

— Вы, товарищ командир дивизиона, обратите внимание на наше положение: кабеля у нас с гулькин нос, аппараты поистрепались совсем. Воюем мы с самой границы, а ни разу еще не пополняли материальную часть. Одно слово — отдельный дивизион.

— А вы, товарищ лейтенант, поучитесь у панфиловцев запасаться кабелем. Мы давно сидим на немецком, красненьком, — спокойно возразил Береговой начальнику связи, но глухое недовольство помимо его воли начинало возникать против этого не в меру разговорчивого человека. Больше того, какое-то чувство неуверенности первый раз за все время боев закралось в его сердце: артиллеристы знают, что такое надежная связь в бою!

Береговой остановился и, уже не сдерживая гнева, предупредил лейтенанта:

— Если у вас во время боя не будут действовать линии связи, наше знакомство кончится для вас плохо.

До наблюдательного пункта они больше не говорили.

Командир подручной батареи, капитан Ковалевский, встретил Берегового подчеркнуто официально и сухо. На нем темно-синего сукна венгерка, отороченная светлым каракулем, портупеи ловко лежали на его крутых плечах. Голову командира батареи украшала шапка из пушистого роскошного меха, отчего она казалась непомерно огромной. Говорил он очень быстро и тихо, неясно выговаривая слева. Как бы в оправдание этого он пояснил:

— Люди спят. Устали. Не надо пока тревожить.

В темном сарае действительно вповалку на сене спали, прижавшись друг к другу, бойцы и командиры роты, только что смененной в окопах товарищами. Взрослые люди спали по-детски, уткнувшись лицами в плечо или спину соседа, крепко обняв, кто автомат, кто пулемет. И, казалось, никакая сила не способна была нарушить этот глубокий солдатский сон. Не в состоянии сделать это ни бомбежка, ни разрывы снарядов. И только команда «в ружье» поднимает их мгновенно.